Гостиница «Сигма» [Сборник] - Страница 20

На Ласточкином гнезде к идее Эо отнеслись с сочувствием, хотя особых надежд на нее не возлагали. Глубокая старина. Былье и быльем поросло. А вот насчет семян, которые проросли потом, — это мысль. «Словом, займись этим, Эо, лети в БИЦ, а там посмотрим», — решил начальник биоцентра.

Здание БИЦа, главной памяти человечества, располагалось на берегу Волги, в среднем ее течении, в живописной местности. Только теперь, глядя на стены, уходящие в небо, Эо понял, какую непосильную задачу взвалил на себя.

С чего начать? Эо чувствовал себя как пловец перед бурным морем. Имя этому морю было — время. Время, овеществленное в информации. Время, прожитое человечеством и обернувшееся мириадами бит всевозможных сведений. К какому острову плыть, в какую лагуну нырнуть? Главное — не пропустить ничего, что сможет помочь орионцам.

Эо поднялся по широким ступеням. Решено: он начнет с рубежа XXI и XXII веков. Тогда начали возвращаться на Землю первые звездные экспедиции, и человечеству приходилось отражать нашествие многих дотоле неведомых болезней. Тогда, кажется, родилась и хрестоматийная история о двух братьях-близнецах, один из которых ушел в космос, а другой остался на Земле… Тогда еще эйнштейновский эффект замедления времени был внове.

В информарии XXI века было торжественно и тихо, словно в осеннем лесу. Сходство усугублялось бесчисленными колоннами-хранилищами информации. Поверхность каждой колонны была испещрена знаками. Эо сосредоточенно шагал вперед, на ходу просматривая знаки. Каждая колонна имела свою мелодию.

Одна из колонн привлекла внимание Эо. Подойдя к ней, он нажал последовательно на несколько разноцветных выпуклостей, расположённых на уровне его груди. Где-то вверху колонна вспыхнула радужным пламенем, и через секунду к ногам Эо легло облако. Постепенно оно начало обволакивать Эо.

…И в тот же миг он стал соучастником событий, давным-давно протекших.

Близ него, едва не касаясь, проходили люди в странных одеяниях, говорили на старинном языке. Бесплотный Эо жил теперь среди них, радовался их радостями и болел их горестями. Он то незримо появлялся рядом с капитаном, склонившимся над командным пультом, то вплывал в кают-компанию, где экипаж корабля собрался за столом, чтобы отметить годовщину старта звездолета, то наблюдал в вакуум-камере, как разведчики надевают космоскафандры, готовясь ступить на неизведанную почву новой планеты, то разрезал ленточку, открывая движение через мост, соединивший оба берега Берингова пролива… А теперь он мчался рядом с бегуном, в руках которого пылал факел. Они вбежали на стадион и под рев трибун, сделав круг, понеслись к башне, высящейся за футбольным полем. Перепрыгивая через ступеньку, бегун — и рядом с ним незримый Эо — стали быстро подниматься к вершине башни. В какое-то мгновение Эо неосторожно подошел к бегуну слишком близко, и пламя факела едва не опалило его. Вершина башни была увенчана широкой чашей. Еще минута — и они достигли вершины. Бегун остановился, замер, повернулся на все четыре стороны света. Неистовство толпы на трибунах достигло предела. Люди бесновались, размахивали флажками, трещотками, еще чем-то. Бегун наклонил факел над чашей, и огромный, почти бесцветный в солнечных лучах язык пламени взметнулся в небо.

— Четвертая всесолнечная Олимпиада открыта! — пронеслось над стадионом.

А потом, по традиции, тысячи голубей взметнулись над стадионом, и Эо почувствовал вдруг себя одним из них. Крылья его быстро трепетали, овал стадиона внизу быстро уменьшался в размерах и наконец исчез из виду. Под ним потянулись обработанные поля, промелькнула речка, проплыл внизу городок, украшенный каменной часовней. Скорость Эо все увеличивалась, воздух свистел под крыльями. Вскоре, однако, свист пропал, исчезли и крылья, а голубое небо превратилось в черное. Со всех сторон глядели немигающие звезды, и Эо понял, что он теперь — межпланетный корабль, одна из первых неуклюжих посудин, курсировавших между Марсом и Землей. Его опаляли вспышки метеоритов, оглушали тревожные удары гонга, он слышал давно отзвучавшие голоса и смех, навеки зафиксированные кибернетической аппаратурой.

Эо устал, сознание его временами туманилось. Пора было возвращаться в свой век. Для того чтобы, отдохнув, снова и снова нырять в море, именуемое прошлым.

Наконец-то Эо повезло. В один из дней, уйдя в прошлое, он увидел возвращение «Альберта», девушку со звезд Зарику, молодого карантинщика Борцу. Картины с калейдоскопической скоростью сменяли одна другую. Мелькнула встреча Зарики и Борцы у ворот Гостиницы «Сигма»… Навес, столик, счастливые, смеющиеся Зарика и Борца, на столике — охапка цветов и два стакана с какимто напитком… Аппарат, в который они садятся. Что за машина? Да, тогда еще пользовались автолетами. А какой маленькой была тогда «Сигма»!

Вот, вот оно! Сердце Эо забилось сильнее. Старинная комната, предрассветный сумрак… Оскаленная морда шимпанзе в очках. «Бузивс», — сразу узнал Эо знаменитую обезьяну, вошедшую во все биологические издания Земли. Но перед ним был не неподвижный фотоснимок, известный ныне любому студенту-биологу, а живой Бузивс. Что тут реальность, что воображение? Задумываться об этом не было времени.

Перед Эо начало эпидемии. Аппараты санитарной службы, которые подбирают на улицах людей, потерявших сознание. Создание кордона вокруг города.

Подсознательно Эо искал все время исчезнувшую Зарику. Куда ее поместили медики?

Зарика и Борца, в белых одеяниях, кувыркаются перед врачом, который тоже принял нелепейшую позу: каким-то образом он висит в пространстве головой вниз, растопырив руки. «Клиника невесомости, оборудованная на околоземном спутнике», — догадался Эо. «Не поможет ли невесомость орионцам?» — тут же сделала его мысль прыжок через тысячу лет. Нет, этот вопрос уже обсуждался в Ласточкином гнезде как раз перед вылетом Эо в БИЦ.