Гостиница «Сигма» [Сборник] - Страница 74

— Остановите Тобора! — нарушил хрупкую тишину зала взволнованный тенорок альпиниста. — Разве вы не видите, что в таком состоянии кратер ему не перепрыгнуть?!

— Я не имею права и не собираюсь вмешиваться в ход испытания, — подал неожиданно голос представитель Космосовета, — но считаю, что товарищ прав: Тобор может погибнуть.

Раздался шум голосов.

— Тобор не сможет как следует оттолкнуться — у него щупальце повреждено! — выделился голос вестибулярника.

У Суровцева перехватило горло. Ерзая в кресле, словно оно было утыкано шипами, на одно из которых напоролся Тобор, Иван с ужасом чувствовал, что сейчас свершится непоправимое. Если Тобор, не сумев перепрыгнуть кратер, свалится в лаву, он неминуемо погибнет.

Но дать Тобору команду, снестись с ним по радио — значит автоматически аннулировать результаты испытаний, целиком перечеркнуть их.

Тобор уже изготовился к прыжку. Он мог прыгнуть в любое мгновение.

Теперь все смотрели не на экран, а на Петрашевского: от него одного зависело решение.

— Испытание продолжается, — спокойно сказал Аким Ксенофонтович и пожал плечами.

— Послушайте, Аксен! Ой, извините, Аким Ксенофонтович, — как мальчишка смешался на мгновение вестибулярник. — Неужели вы не видите? Тобор же еле на щупальцах держится. В таком состоянии он и до середины пропасти не допрыгнет!..

Петрашевский пожевал губами.

— Видите ли, товарищи… — начал он. — Вы понимаете не хуже моего: если я сейчас дам команду Тобору не прыгать, сойти с дистанции, это будет означать нулевую оценку испытаний. Скажите, положа руку на сердце: неужели наша многолетняя работа — на такую оценку? Я считаю, она заслуживает большего.

— При чем тут рука, при чем сердце? — загорячился вестибулярник, и, как всегда в минуты сильного волнения, у него сильнее обычного прорезался кавказский акцент. — Речь о том, что Тобор погибнуть может!..

— Ну, нет! Тобор не погибнет. Я верю в Тобора! — веско, с расстановкой произнес Аким Ксенофонтович.

Слушая в эту критическую минуту шефа, Суровцев поражался не столько тому, что он говорит, сколько тому, как он это делает: спокойно, невозмутимо, вроде бы даже нарочито медлительно. Будто дело происходит не на автономных решающих испытаниях, когда Тобор подчиняется только командам собственного мозга и в любую секунду может произойти непоправимое, а на очередном институтском семинаре.

Только по тому, как побелели пальцы Петрашевского, сжимавшие поручень кресла, можно было догадаться, что сейчас происходит в душе старого ученого. И тут же Суровцев — бог весть по какой ассоциации — представил себе, какую боль сейчас испытывает Тобор в поврежденном щупальце: отключать болевые ощущения робот, естественно, не имел права до окончания испытаний.

Между тем Тобор будто очнулся от забытья, в которое привело его созерцание пропасти. Видимо, прежде чем ее форсировать, он решил исследовать окружающую местность.

Сопка мерно подрагивала — это хорошо было видно на экране. Тяжелые серные испарения просачивались сквозь мельчайшие трещины и расщелины в породе, они вырывались наружу, словно перегретый пар из прохудившегося котла.

«Недурная иллюстрация к Дантову аду», — не к месту мелькнуло у Суровцева.

Кратер вулкана походил на ствол гигантской допотопной пушки, которая вот-вот готова выстрелить.

Отойдя на несколько метров от кратера, Тобор приблизился к одиночной скале, которая торчала, словно зуб, посреди озерца застывшей магмы.

Дальнейшие действия Тобора отличались загадочностью. Он потрогал зачем-то верхушку скалы, затем обхватил ее щупальцем и с силой рванул, выломив изрядный кусок базальтовой породы. После этого Тобор, примерившись, точно рассчитанным ударом о скалу разбил обломок выломленной породы на две примерно равные части. В каждой половине было, машинально прикинул на глазок недоумевающий Суровцев, килограммов по полтораста, никак не меньше.

— Чего это он, Ваня? — спросил альпинист, схватив Суровцева за руку. — Спятил, что ли?

Но ни Суровцев, ни кто-либо другой из ученых, сидящих в сферозале, не мог бы ответить на вопрос альпиниста.

Впрочем, у Суровцева через несколько секунд мелькнула догадка, но она показалась старшему воспитателю Тобора настолько дикой, что он не решился поделиться с коллегами своими соображениями.

Верхушка сопки, на которую дорога вывела Тобора, представляла собой небольшое овальное плато, продырявленное посредине жерлом вулкана.

Тобор зажал в каждом из передних щупалец по только что добытому увесистому обломку и начал пятиться назад, к самому краю площадки, прочь от огнедышащего, беспокойно клокочущего вулкана.

— Неужто спасовал Тобор? — спросил разочарованно альпинист.

Суровцев покачал головой:

— Не думаю.

— Почему же он уходит от пропасти?

— Наверно, чтобы набрать пространство для разгона.

— А обломки для чего ему? — продолжал допытываться альпинист.

— Видимо, для прыжка.

— Нашел, Ваня, время шутить!.. — обиделся альпинист. — Камни ведь мешают Тобору… Вес увеличивают…

— Гляди, гляди!.. Сейчас сам поймешь, — схватив альпиниста за руку, быстро прошептал Суровцев. — Если только моя догадка верна…

Тяжело разогнавшись на щупальцах, свободных от груза, Тобор оттолкнулся от края кратера и взвился в воздух. Уже в полете он вытянул оба щупальца с обломками далеко вперед. Так вытягивает руки пловец, прыгая с вышки.

— Что сей сон значит, коллега? — спросил Аким Ксенофонтович. — Камень на шею — и в пруд? Эффектный способ самоубийства?..