Гостиница «Сигма» [Сборник] - Страница 84

Суровцев глянул на экран, и у него отлегло от сердца: бег Тобора был обычным — упругим, резвым, размашистым.

При такой скорости перемещения до первого на сегодня препятствия оставалось еще минут пятнадцать.

— Смешно-то как получилось! — наклонившись к Суровцеву, прошептал лучезарно улыбающийся альпинист. — Перерыв на ночь в испытаниях сделали для нас, для людей… Я понимаю, человек не может трое суток выдержать в таком напряжении… Ну, а получилось, что эти несколько часов фактически спасли Тобора. Спасибо тебе, дружище! — заключил он и неожиданно пожал руку Ивану.

Когда Тобор с легкостью, значительно опередив довольно жесткое расчетное время, взял первое из намеченных на сегодня препятствий, в зале захлопали — на этот раз аплодировали все, включая Алексея Алексеевича. Особенно усердствовал альпинист, сиявший так, словно это именно он, а не Тобор, с ходу преодолев очередное препятствие, уверенно продвигался к заветному финалу…

Впрочем, чувство некоторой сопричастности было у каждого, кто смотрел на экран и следил за табло.

Когда Тобор полетит к новым, неведомым мирам, разве не полетят и они вместе с ним?

Разве не вложили они частицу своей души в эту великолепную систему — то ли машину, то ли существо?

Разве не вобрал в себя он, Тобор, их бессонные ночи, волнения, бесконечную пытку испытательных полигонов, нудные в своем однообразии учебные поиски?

Сколько раз любой из них готов был махнуть рукой на все, послать к дьяволу этот неуклюжий конгломерат белковых клеток, выращенных в камерах синтеза Башни Безмолвия? Однако следующий, удачный ход Тобора искупал все, и ученые, позабыв о неудачах, шли дальше по долгому, очень долгому пути, который сами для себя (и Тобора!) наметили.

И вот она пришла — награда за все…

Суровцев поднялся и вышел в холл.

В новенькой переговорной кабине остро пахло масляной краской, нагретым лаком и почему-то духами.

Иван набрал шифр и долго ждал ответа. Дом почемуто не отвечал, так что он начал даже беспокоиться. Но вот наконец на экране показалось лицо запыхавшейся жены — видимо, она прибежала на вызов из оранжереи, где возилась с любимыми орхидеями, им она отдавала каждую свободную минуту.

— Соскучился, — шепотом признался Суровцев, нацепляя торопливо наушники.

— И я, — сказала она. — Ну, говори скорей, как там испытания проходят?

Иван коротко рассказал о событиях последних часов и о своем счастливом открытии.

— Значит, ты думаешь, что Тобор теперь, после отдыха, выдержит испытание? — спросила жена.

— Уверен.

— Просто счастье! — сказала она. — Я так волновалась — совсем из сна выбилась… Да у нас все тут, в поселке, волнуются за исход экзамена. Сообщений-то никаких…

— Так положено.

— Знаю, но мне от этого не легче. Когда кончаются испытания Тобора?

— Сегодня вечером.

— А что потом?

— Шеф в виде премии обещает отпустить меня домой на денек-другой.

— Я расцелую его за это!

— Не пройдет, — покачал головой Иван. — Ты же знаешь, Аксен — убежденный женоненавистник. Но может быть, я смогу заменить его?..

— Посмотрим.

Сбоку стремительно въехало в экран раскрасневшееся лицо сынишки.

— Спасибо, сын, за батарейку, — улыбнулся ему Суровцев. — Она мне сегодня ночью здорово пригодилась.

Глаза Васи блеснули:

— Пап, ты на охоту ходил?

— Вроде того.

— А охотился на кого?

— Тайга под Зеленым богатая… Появился у нас в тайге зверь новый. Вот с ним я и повстречался этой ночью.

— Ой, а какой он, новый зверь? — В голосе Васи зазвенел восторг.

— Зверь как зверь. — Суровцев прикрыл на минутку глаза, чтобы получше вспомнить, и принялся честно описывать встреченного им прошлой ночью «космического пришельца».

Когда он дошел до длиннющей шеи и страшной пасти, полной зубов, с помощью которых животное может легко перекусывать толстые высохшие ветки, жена возмутилась:

— Зачем ты забиваешь голову ребенку всякой ерундой?..

— Я говорю чистую правду, — подмигнул сыну Иван. — Вот возьмем тебя в воскресенье в тайгу, и ты сама в этом убедишься.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ В ЛЕСУ

По моим расчетам, я давно уже должен был выйти к станции электрички, но лес и не думал редеть. Я устал и в душе проклинал затею с грибами. Увлекшись рыжиками да маслятами, я умудрился отстать от своих. Недоставало еще в заключение заблудиться!

Я съел на ходу несколько сыроежек, и этим слегка заглушил голод.

Но вот наконец-то просветы между деревьями стали больше, и откуда-то потянуло еле уловимым запахом дыма. «Жгут кленовые листья. Наверно, на станции», — вздохнул я с облегчением.

Но это оказалась не станция, а какой-то незнакомый мне городок. Вдоль главной улицы выстроились аккуратные домики. Разноцветные остроконечные крыши блестели в лучах заходящего солнца. Каждая черепица была испещрена письменами, какими именно — я не мог издали разобрать.

Нет, это была не станция! И не кленовые листья жег в палисаднике человек небольшого роста, а какие-то диковинные ленты, шипевшие и сворачивавшиеся в огне, словно змеи.

Я подошел поближе.

У костра стоял не мальчишка, как мне показалось вначале, а взрослый мужчина, но ростом он был едва мне по пояс.

— Что вы жжете? — спросил я, остановившись.

— Это? — У человечка был приятный голос, а движения точны и гармоничны. Он толкнул палкой в костер несколько лент, выпавших из огненного круга, и сказал: — Это инфория.

— Инфория? — Мне показалось, я ослышался.