Крон повернул человека, легонько подтолкнул, и тот, переставляя ноги, словно манекен, двинулся в глубь комнаты. Дверь захлопнулась.
Учитель намекал, что он тайком пробрался в Третий ярус, просмотрев информационные карточки нескольких подземников и среди них — карточку Крона. (Из нее-то он и узнал такие тайные вещи, как день рождения Крона.) «Я должен пробудить вас к человеческой жизни», — не совсем понятно сказал Учитель. И еще сказал, что если поймают — ему несдобровать.
Неужели Учителя выследили?
Крон медленно брел по отсеку, опустив голову. Рядом бежала лента, как всегда в эту пору, переполненная людьми. Это только кажется, что они одинаковые. Одеяния одинаковые, это верно. Но каждый из них — это целый мир собственных мыслей и чувств. Верно, уснувший мир. Но его нужно пробудить!
Может быть, Крон думал и не совсем такими словами. Возможно, мысли его были не такими четкими. Но общий их ход был именно таков.
Подходя к собственному жилью, как две капли воды похожему на комнату Учителя, Крон вспомнил бессмысленное лицо нового жильца, помещенного за дверью № 626. Неужто и он, Крон, раньше был таким? Нужно пробудить их от сна, всех, живущих в Третьем! Но в одиночку он ничего не сможет сделать. Нужно пробиться туда, наверх, и разыскать единомышленников Учителя. Они есть, должны быть! Возможно, они и не знают о своих братьях, лишенных памяти, которые томятся в Третьем ярусе, служа лишь воспитателями для белковых идолов.
А может, Учителя не схватили и он где-то здесь, нужно только поискать хорошенько?
Несколько дней Крон бегал по этажам и отсекам так, что сердце едва не выскочило из груди. Метания Крона не остались незамеченными. Фотоэлементы, вмонтированные в каждом перекрестке, зафиксировали необычную активность подростка. Еще два-три негласных замечания — и Крону пришлось бы несладко: для тех, чье поведение отклонялось от средней нормы, имелся особый отсек с бронированными стенами…
К счастью, Крон и сам понял, что поиски Учителя тщетны.
После этого наступил период упадка сил. Мальчик еле переставлял ноги, налитые свинцовой тяжестью. Усилием воли он заставлял себя быть таким, как все: ел по утрам прессованные брикеты хлореллы, торопился по утрам к ненасытному воспитаннику, ловко перескакивал с одной быстрой ленты на другую. По ночам же долго лежал без сна, сопротивляясь гипнозу. Но его белковый воспитанник, несмотря на то что Крон почти не видел снов, не мог пожаловаться на отсутствие информации: Крон передавал белковому то, что рассказывал ему Учитель, и, похоже, воспитаннику это нравилось — до поры до времени.
Теперь, после того как исчез Учитель, одна мысль завладела Кроном: пробиться наверх, к солнцу и небу. Глядя на светящиеся панели, он не мог не думать о далеком солнце. Но чтобы увидеть его, нужно было преодолеть несколько тысяч миль подземного слоя.
Сначала необходимо было избавиться от пластиковой кожи.
Решившись, Крон сделал надрез на левой руке и попробовал содрать лоскут, но от резкой боли едва не потерял сознание. Однако после нескольких неудачных попыток дело наладилось. Крон умудрился с помощью скальпеля срезать тонкий слой на грани между пластиком и кожей. Наутро он подклеивал то, что содрал ночью, чтобы ничем не отличаться от своих многочисленных безликих — пока что! — коллег.
Наконец глубокой ночью Крон завершил свой мучительный труд. Он срезал последний кусок пластиковой кожи и отложил его в сторону. Дело шло к рассвету. Вот-вот стены начнут наливаться утренним светом, и механическая рука протянет из ниши брикеты завтрака. Затем ударит гонг, знаменуя начало нового дневного цикла…
Крон аккуратно свернул старый вязаный шарф, подаренный Учителем. Учитель рассказывал, что счастливцы, обитающие в верхних ярусах, носят набедренные повязки. А другого материала, кроме шарфа, у Крона не было.
Когда после повелительного сигнала гонга Крон выскочил в коридор, здесь уже было полно спешащих людей. Бледные после гипнотического сна, они походили на безмолвных призраков. Даже кварцевый загар не скрашивал их лиц.
Невысокая фигура отделилась от общего потока и юркнула в узкий проход, протиснуться в который можно было только боком. Крону показалось, что сторожевой фотоэлемент изумленно мигнул, но раздумывать было некогда. Теперь одна надежда — вырваться отсюда, пробиться наверх.
Худенький мальчик, пугливо оглядываясь, поправил набедренную повязку и шагнул в капсулу. В просторной капсуле было пусто, только плотный мужчина, пыхтя, возился у пульта.
— Поехали, что ли? — бросил он, не глядя. Крон что-то пробормотал.
— Ладно, ладно, уж и пошутить нельзя, — примирительно сказал мужчина. Он стер с панели несуществующее пятнышко. — Я, знаешь, когда опускаюсь в эту преисподнюю, становлюсь сам не свой. Так и жду, что меня кто-нибудь зацапает, напялит дурацкую пластиковую шкуру и превратит в одного из этих несчастных воспитателей. Понимаю, конечно, бояться нечего. Третий ярус давно заполнен, но ничего поделать с собой не могу. А тут еще ты подливаешь масла в огонь…
Крон сидел ни жив ни мертв. Он забился в изогнутую стенку, отделявшую заднее сиденье. Крон понимал, что лифтер принял его за кого-то другого, и с ужасом думал, что будет, когда обман откроется.
— Не хочешь отвечать — не надо, — сказал лифтер. — Включай антиграв!
Крон мигом сообразил, что сейчас они двинутся наверх и что речь идет о противоперегрузочном устройстве. Учитель рассказывал об опасных перегрузках, которые возникают при ускоренном движении. Да и сам Крон, когда его препарированная память начала понемногу восстанавливаться, часто припоминал сны, связанные с космическими полетами. В этих полетах значительное место занимала борьба с перегрузками. Люди перемещались по кораблю в манипуляторах, без которых были беспомощны, словно младенцы. Но даже хитроумные манипуляторы не спасали их от ужасной силы тяжести, если ускорение звездолета было слишком велико.